Стенограмма:

Д.Медведев: Всем добрый день. Я, что называется, в вашем распоряжении. Пожалуйста, коллеги, давайте начнём работать.

Вопрос (как переведено): Первый вопрос касается Кипра. Вы и Президент Путин критиковали решения, принятые ЕС. Не думаете ли Вы, что ЕС будет недоволен этим, что последние события могут подорвать доверие между Россией и Европейским союзом в долгосрочной перспективе, подорвать взаимоотношения между Брюсселем и Москвой?

Д.Медведев: Я думал, какие у меня ощущения, и они у меня следующие: пока действия Европейского союза, Европейской комиссии вместе с Правительством Кипра по урегулированию долговой проблемы, к сожалению, мне напоминают действия слона в посудной лавке. То ли по кризисам соскучились, забыли, что происходило несколько лет назад... Мне кажется, все возможные ошибки, которые можно было совершить в этой ситуации, уже совершены, включая подрыв в целом доверия к финансовым институтам, и не только киприотским институтам, не только находящимся на Кипре. Именно с этим связана наша жёсткая оценка.

Мы сами, естественно, за то, чтобы наводить порядок в финансовой сфере, для того чтобы проводились мероприятия по оздоровлению банков, чтобы была более прозрачная информация о владельцах счетов, о бенефициарах. Всё это нормально абсолютно, но это не должно приводить к обрушению банковской системы. К сожалению, сейчас банковская система на Кипре находится в очень сложном положении, она по сути остановлена, не говоря уже о том, что финансовая ситуация у этого члена Евросоюза преддефолтная. Поэтому, как нам представляется, подобные переговоры и решения всё-таки нужно было бы обсуждать с разными заинтересованными сторонами, а не скрываться за формулировкой, что Кипру негоже обсуждать это с кем-либо другим. Тогда пусть все решения и принимаются только в рамках Евросоюза, но я не уверен, что это хорошо.

Отразится ли это как-то на наших будущих отношениях? Мы должны дождаться окончательных решений. Вне всякого сомнения, эта ситуация сейчас волнует всех в Евросоюзе и может быть спусковым крючком для начала новой серии локальных финансовых кризисов.

Теперь по поводу того, что в целом происходит. Я уже давал свою оценку, вы её воспроизвели. Мера, которая предложена, носит явно экспроприаторский, конфискационный характер, абсолютно беспрецедентна по своей природе. Я вообще не могу её ни с чем сравнить, кроме отдельных решений, которые предпринимались в определённый период советскими властями, которые не особенно церемонились с накоплениями населения. Но мы вообще-то живём в XXI веке в условиях глобальной рыночной экономики, и все настаиваем на том, что должны соблюдаться права собственности и основные положения, касающиеся банковского регулирования. Причём удивительно то, что наряду с идеей произвести это изъятие, по сути, была заблокирована деятельность всех банков на Кипре, включая самые крупные банки и банки с российским участием, которые абсолютно нормальные и здоровые, у которых нет никаких проблем с балансом, нет никаких проблем с налогами. Тем не менее они не только не могут ничего делать, по сути, остановлена операционная деятельность, остановлена текущая деятельность по операциям - подчеркиваю, не изъятия с депозитов какого-то процента, а текущая операционная деятельность. Там совершается огромное количество операций, сделок, все эти сделки абсолютно находятся под контролем банковских властей. Если эти операции не будут разморожены, то это грозит очень большими убытками, не говоря уже о том, что можно будет смело похоронить всю киприотскую систему банков. Её просто не будет, о чём, кстати, некоторые наши коллеги по Евросоюзу прямо говорят. Видимо, цель такая, чтобы её разрушить. По их мнению, это пойдёт на пользу экономике Евросоюза и будет способствовать урегулированию этого кризиса. Есть и другие последствия: если такого рода проблемы возникнут, огромное количество клиентов, представляющих и государственные структуры, и, наверное, какие-то частные структуры, будет обращаться с исками, и эти иски пойдут, я уверен, и в отношении самой Республики Кипр, и в отношении других лиц, которые причастны к началу этого довольно сложного периода.

У нас есть здесь, естественно, и свои резоны, и, конечно, свои интересы государственные, потому что у нас и банки там держат свои активы, и большое количество российских бизнесменов, и вовсе не все они пытаются скрыться за какой-то ширмой специальной юрисдикции Кипра. Нет, это просто удобная форма работы. Вы все знаете, что значительная часть фирм работает через SPV, и это обычная международная практика. У нас есть договор об избежании двойного налогообложения с Кипром, но я не знаю, нужен ли нам такой договор в этом случае, может встать вопрос о расторжении этого договора, его денонсации. Последствий может быть очень и очень много, поэтому ещё раз говорю: нужно действовать максимально внимательно. На территории России находится делегация из некоторого количества министров Республики Кипр – министра финансов, некоторых других должностных лиц. По моему поручению с ними встретился первый вице-премьер Шувалов. В настоящий момент они продолжают обсуждение этой темы. Но я надеюсь, что в конечном счёте будет принято максимально выверенное решение, которое и Кипру поможет, и не расстроит наших отношений с Евросоюзом. Я напомню, что мы встречаемся с Еврокомиссией буквально завтра вечером и послезавтра проводим переговоры. Конечно, ситуация вокруг Кипра с учётом этих факторов будет обсуждаться весьма активно.

Вопрос: Господин Премьер-министр, в переговорах о безвизовом сообщении между Россией и Евросоюзом достигнут определённый прогресс. Какое значение, на Ваш взгляд, может иметь фактор Союзного государства Белоруссии и России для дальнейших переговоров? Потому что имеются разные оценки и взгляды в Белоруссии на этот процесс. Какое значение будет иметь этот фактор?

Д.Медведев: Сначала про визы. Мы находимся в диалоге по визам с нашими партнёрами из Евросоюза уже достаточно давно, по-моему, этот диалог начался в 2007 году. Мы старались его активизировать, и я лично этим занимался и продолжаю по определённым вопросам заниматься. Здесь два трека. Первый касается безвизового общения, то есть возможности ездить на территорию государств Евросоюза из России без виз и наоборот. По этому направлению у нас есть и определённые достижения – мы смогли согласовать так называемый список совместных шагов (это было сделано в 2011 году), – и определённые проблемы, потому что движение по целому ряду направлений не идёт. Наши партнёры, наши коллеги ссылаются на то, что есть отдельные позиции у отдельных государств, увязки с различными нашими процессами. Мой ответ прежний: я считаю, что это в интересах и Европейского союза, и Российской Федерации, интерес здесь абсолютно взаимный. Каждый год из России приезжает 5 млн человек и не меньшее количество людей приезжает из Евросоюза в Российскую Федерацию. Поэтому это наш взаимный интерес, и в настоящий момент, как принято говорить, шарик находится на стороне Европейского союза. Мы ждём формулирования окончательной позиции и действий на этом направлении, это будет полезно с учётом того, что мы крупнейшие партнёры экономические, у нас масса связей… В общем, что тут друг друга агитировать?

Что касается второго трека, то это так называемое визовое упрощение, то есть возможность ездить с визами, но в облегчённом порядке, для отдельных категорий лиц, которые приезжают на нашу территорию. Здесь процессы тоже идут. В общем и целом мы смогли вроде бы выйти на определённые договорённости, касающиеся отдельных категорий лиц, которые будут приезжать на территорию России и наоборот. Но второй трек не подменяет первый. Это, скорее, вспомогательное направление и не главная задача. Тем не менее мы продолжаем общение и на этом направлении.

Союзное государство. Строго говоря, у нас Союзное государство с нашими белорусскими соседями, с нашими белорусскими партнёрами появилось уже довольно давно. Какие-то процессы в рамках Союзного государства идут быстрее, какие-то – медленнее. Но мы проводим мероприятия: совсем недавно состоялся Высший государственный совет России–Белоруссии, который прошёл с участием всех основных должностных лиц – и российских, и белорусских. Мы продолжаем сотрудничество, это форма интеграции, которая позволяет нам решать целый ряд задач. Она не подменяет интеграцию, скажем, в Таможенном союзе и в едином экономическом пространстве, но это наш с белорусами путь развития.

Оказывает ли это какое-то влияние на визовый диалог? Я всегда исходил из того, что здесь такого прямого влияния нет. Потому что, в конце концов, мы ведём разговор с Евросоюзом от имени Российской Федерации, а не от имени Союзного государства. У нас нет на это никакого поручения со стороны белорусских коллег, ну и потом Союзное государство по вполне понятным причинам не прекращает международную правосубъектность Российской Федерации, которая будет продолжать свой визовый диалог с Евросоюзом. Белоруссия, естественно, вправе выстраивать свой диалог – это тоже нормально.

Вопрос: Дмитрий Анатольевич, хотела бы спросить про другого нашего ближайшего соседа – про Украину. Украина сейчас нам уже не настолько интересна как страна транзитная – у нас «Северный поток» строится, «Южный поток».  Но тем не менее на повестке дня стоит вопрос участия России в газотранспортной системе Украины. Скажите, пожалуйста, интересна ли нам вообще сегодня эта тема? И какая форма участия в этом газотранспортном консорциуме была бы приемлема? И согласны ли вы с трёхсторонней формой участия, то есть с привлечением европейских партнёров?

Д.Медведев: Первое. Украина нам, безусловно, весьма интересна как партнёр. Интерес мы не потеряли ни к чему, потому что Украина – это наш ближайший сосед и близкое нам государство, с которым у нас тоже существует особое партнёрство по самым разным направлениям. Но газовая тема действительно несколько изменилась за последнее время. Надо признаться, что после ввода в строй и выхода на полную мощность «Северного потока», что произошло в прошлом году, после начала строительства «Южного потока», что также началось в прошлом году, имея в виду другие перспективы развития наших газовых отношений с Европой, наверное, сейчас эта тема не столь актуальна, как была несколько лет назад, при том что мы всё равно, естественно, готовы обсуждать с нашими украинскими партнёрами любые интегральные вопросы.

Что же касается темы консорциума, то здесь, мне кажется, сами украинцы должны понять, что им надо. Если им этот консорциум нужен двусторонний, трёхсторонний, они должны нас заинтересовать в том, чтобы мы в нём участвовали. Для нас сейчас это не то, что принято характеризовать коротким словом must. Это вовсе не то, к чему мы немедленно стремимся, но если будут интересные идеи о том, как работать, если мы почувствуем, что нас в этом смысле рассматривают как полноценных долгосрочных партнёров, мы, конечно, с нашими украинскими партнёрами этот разговор продолжим.

У меня на эту тему относительно недавно был разговор с премьером украинским и с соответствующим профильным вице-премьером. Естественно, этот разговор продолжается и на президентском уровне – не так давно Президент Янукович (В.Янукович – Президент Украины) приезжал к нам. Но ещё раз говорю: это предложение должно быть интересным. А в каком случае оно будет интересным? Только в том случае, если мы будем понимать, что наши интересы, в данном случае интересы «Газпрома» и интересы государства в целом, гарантированы. А когда они могут быть гарантированы? Когда мы не попадём в ситуацию, при которой нас при определённых событиях просто выставят из этого консорциума или признают его несоответствующим тем или иным, например, европейским правилам, или, условно, договору, который оформляет отношения с энергетической хартией. Так вот, поэтому альянс между Россией и Украиной в этом случае может быть только при условии выхода Украины из целого ряда соответствующих институтов, включая договор о присоединении к Энергетическому союзу, если, ещё раз подчёркиваю, это Украине интересно. Не интересно, пожалуйста, значит, мы будем развиваться своим путём, а Украина может оставаться в любых международных соглашениях, это её суверенное право. Но если мы о чём-то договариваемся, мы должны обеспечить свои интересы. Переговоры на эту тему продолжаются, наши украинские коллеги нам периодически посылают сигналы, но дальше этих сигналов пока процесс не идёт. Поживём – увидим.

Вопрос: В отношении Кипра. Готова ли Россия оказывать ещё дополнительную помощь Кипру, может быть, через Газпромбанк или другие российские банки? И чего Россия будет ожидать взамен? Может быть, офшорные операции с природным газом на Кипре?

Д.Медведев: Кипр – это член Европейского союза, государство–участник Европейского союза, и Европейский союз формулирует свои предложения. Другое дело, как я уже сказал, их нужно формулировать аккуратно, а то мы действительно можем стать свидетелями нового этапа международного финансового кризиса. Мы изначально договаривались с нашими европейскими партнёрами следующим образом: они предлагают меры по восстановлению платёжеспособности Кипра (а ситуация там очень тяжёлая, не просто тяжёлая, а крайне тяжёлая), мы рассматриваем пакет предложений наших европейских коллег и после этого будем, естественно, думать о том, должны ли мы здесь что-то делать или нет. Я напомню, что ещё по моему указанию несколько лет назад мы выдали Кипру кредит в 2,5 млрд долларов, так что мы так или иначе участвуем в поддержке штанов, что называется, то есть в поддержании ликвидности и платёжеспособности Республики Кипр. Но мы не отказываемся обсуждать этот вопрос. В какой форме это может быть сделано? Сегодня наши партнёры приехали и привезли целый набор предложений, действительно включая некоторый набор материальных активов, который, они считают, можно было бы рассмотреть для приобретения Российской Федерацией. Но последовательность именно такая: предложения Евросоюза, причём желательно, чтобы они всё-таки как-то сообразовывались с нормами цивилизованного общежития и общепризнанными нормами международного права и внутреннего законодательства, конституций соответствующих государств, гражданских кодексов государств Евросоюза, в которых гарантируется неприкосновенность собственности, – а после этого мы, естественно, свои предложения сделаем. Но пока ничего сверхнового мы не услышали.

Вы упомянули месторождения, включая газовые месторождения. Это непростой вопрос. Во-первых, я не очень понимаю их стоимость, и, во-вторых, мы знаем, там есть свои проблемы, существующие с Турцией. Поэтому, ещё раз говорю, это очень непростой вопрос для обсуждения. Но естественно, мы готовы выслушать любые идеи, которые исходят от киприотов, мы будем стараться понять и их аргументацию.

Ситуация очень сложная, потому что… отвечая на первый вопрос, я об этом не сказал, но совершенно очевидно, что какое бы решение ни было принято – изымать часть вкладов, что, на мой взгляд, выглядит, как грабёж, или не изымать часть вкладов – деньги с Кипра побегут, и их банковская система будет ослаблена. Ещё раз говорю: если в этом цель решения Евросоюза, то тогда это очень странное решение. Очень странное решение. В любом случае негативные последствия уже будут точно. Сейчас, мне кажется, задача состоит в том, чтобы их минимизировать и для Кипра, и для всей международной финансовой системы. Мы так её пытались выстраивать последние годы, возрождали доверие внутри финансовой системы. Я помню эти бесконечные разговоры на «двадцатке» и на «восьмёрке»: «Что главное?» – «Доверие! Надо восстановить доверие, надо восстановить доверие…» Ну вот и восстановили. Разрушить всё это очень легко, а восстанавливать придётся потом годами.

Вопрос: В том, что касается военно-морской базы на Кипре, Вы принимали во внимание этот аспект?

Д.Медведев: Мы готовы рассматривать разные варианты, но мне бы хотелось, чтобы у нас здесь тоже было понимание – и с вашей стороны, и со стороны ваших читателей, и со стороны вообще всех, кто этим интересуется: проблема Кипра должна решаться самим Кипром – это первое. Проблема Кипра должна решаться Европейским союзом, коль скоро Кипр входит в Европейский союз. И только в третью очередь в проблеме Кипра могут участвовать другие государства, которые по разным причинам имеют там свой набор интересов. Ну а так-то можно всё, что угодно, обсуждать.

Вопрос: Дмитрий Анатольевич, Вы неоднократно говорили о том, что верите в перспективы евро, что не надо пересматривать долю евро в ваших резервах. Тем не менее прецедент Кипра – не повод ли задуматься ещё раз?

Д.Медведев: Знаете, мне бы хотелось сказать столь же оптимистично, но я вынужден сказать, что это повод задуматься. Ну, если это можно на Кипре, то почему это нельзя в Испании, в Италии, в некоторых других странах, где есть проблемы с финансами? Завтра там начнут вклады конфисковывать. Это повод задуматься. Это пока ничего не изменило, я действительно неоднократно говорил: у нас 41 или 42 % в запасах номинировано в евро – это большие деньги, но для нас, как и для любой страны, важна предсказуемость, а то предложение, которое было сделано, не просто непредсказуемое, оно – свидетельство некоторой неадекватности. Дальше я в это погружаться не буду, я лучше всё это скажу моему старому приятелю Жозе Мануэлу Баррозу, которого увижу завтра с утра.

Вопрос: Считаете ли Вы, что Россию шантажируют теми мероприятиями, которые собирается проводить Кипр и теми мерами, которые предполагает ЕС? Какой может быть выход из этой ситуации?

Д.Медведев: Думаю, что слухи о вкладах, которые носят специфический характер и свидетельствуют о серых схемах вывода денег из России, их объёмы всё-таки не столь значительны, как об этом принято говорить, потому что огромное количество наших публичных компаний имеют счета и в наших банках, и не в наших банках – это просто удобно в силу понятных причин. Потому что это всегда была достаточно удобная для работы юрисдикция, для совершения стандартных операций, включая приобретение акций, обслуживание текущей финансовой деятельности, обслуживание текущей хозяйственной деятельности. Поэтому это вопрос, который подлежит уточнению. Но я могу сказать точно: для нас, для Российского государства, крайне важно было бы, чтобы они предъявили нам всю эту информацию для того, чтобы те, кто выводил деньги из нашей экономики, как минимум получили бы надлежащую оценку со стороны государства и понесли бы ответственность. И, может быть, деньги эти вернулись бы. Поэтому в целом вся эта кампания в конечном счёте может пойти и на пользу нам, потому что какие-то деньги вернутся. Но я ещё раз подчёркиваю: я сейчас не говорю о капиталах, переправленных незаконным путём. Пусть с ними разбираются, устанавливают бенефициаров, разыскивают их – мы только за, мы не просто так начали говорить о необходимости деофшоризации международной жизни.

Кстати, apropos, надо посмотреть на Кипр, но надо посмотреть и на другие места, вообще-то специальных юрисдикций в мире много. Надо понять: BVI (Британские Виргинские острова), например, лучше Кипра или хуже, или Багамы, или ещё что-то? Не должно быть здесь двойных стандартов. А то нам самим когда-нибудь придётся принять решение о том, чтобы создать специальную офшорную зону, и тогда в эту зону с удовольствием поедут различные капиталы. Это я пока просто рассуждаю вслух по поводу офшоров, но тем не менее…

Поэтому, если говорить о том, чтобы эта ситуация стала более прозрачной, – мы всецело за, но главное, чтобы не было нарушено нормальное существование финансовой системы, потому что у нас большое количество открытых публичных структур работает через Кипр. У них сейчас там заблокированы деньги по непонятным причинам, потому что источник этих денег очевиден, эти деньги везде предъявлены, это и государственные структуры. Именно поэтому мы вынуждены занимать такую достаточно твёрдую позицию в отношении событий вокруг Кипра и урегулирования задолженности Республики Кипр.

Может, ещё о чём-то поговорим? Или будем только про Кипр?

Вопрос: Последнее, в том, что касается этого вопроса. Он, может быть, звучал немножко провокационно, но для немецкой общественности… Почему немецкие налогоплательщики должны спасать российские активы и счета на Кипре?

Д.Медведев: Дело вот в чём. Мне кажется, вопрос нельзя ставить таким образом, почему вы должны за кого-то платить. Вопрос должен стоять по-другому: мы вообще правила-то соблюдаем или нет? Мы для чего создавали правила банковской деятельности и международные конвенции? Для чего мы участвуем в Международном валютном фонде? И для чего мы встречаемся и обсуждаем основы развития международной финансовой системы? Мне кажется, для того чтобы она была понятной, прозрачной и цивилизованной. Считать, что это платёж за каких-то русских держателей депозитов столь же оправданно, как считать, что это платёж за британских держателей депозита, там их тоже очень много. Количество? Ну, надо уточнить. Поэтому мне кажется, что это досужие разговоры, к сожалению, идущие от эмоций, а не от понимания реальной проблемы, а она именно в том заключается, что сломать финансовое равновесие легко, а восстанавливать его будет крайне сложно. И вот об этом, мне кажется, должны помнить все – и те, кто принимает решения в государствах Европейского союза, и отдельные налогоплательщики, живущие в странах Евросоюза.

Вопрос: Я хотел бы спросить про взгляд России на третий энергетический пакет – это важная проблема, по-моему, Россия не соглашается с ним. По Вашему мнению, почему европейцы должны от него отказаться? По крайней мере уже сейчас третий пакет предоставляет возможность, например, Польше покупать газ в Германии дешевле, чем у «Газпрома», и даже Украина теоретически может использовать возможности европейских газовых хабов. Почему Россия не хочет приспособиться к третьему пакету в торговле газом?

Д.Медведев: Мы не против того, чтобы приспособиться. Более того, мы не против самого третьего энергопакета. Мы понимаем, что это суверенное право Евросоюза – регулировать поставки газа на свои территории. Но мы против отдельных положений энергопакета, которые, на наш взгляд, ущемляют наши интересы, что естественно, и которые, кстати, противоречат некоторым базовым документам, включая базовое соглашение между Россией и Евросоюзом, и некоторые двусторонние соглашения тоже затрагиваются.

Вот мы говорим о третьем энергопакете именно как о способе решить какие-то задачи. Если это так, то, как нам представляется, мы не пытаемся влезать в юрисдикцию Евросоюза, но какие-то вещи нам казалось бы правильным просто обсудить с нами, потому что мы достаточно всё-таки важный поставщик энергоресурсов в Европу, мы поставляем до трети газа и нефти. Но мы не эксклюзивный партнёр, конечно, потому что у Европы, у всех государств Евросоюза есть возможность приобретать оставшиеся 70% в других местах. Поэтому у нас нет монополии, хотя мы и весомые участники европейского энергорынка. Именно поэтому я неоднократно говорил своим коллегам во время встреч на саммитах Россия – Евросоюз, во время встреч Правительства Российской Федерации с Евросоюзом, что мы просто хотим, чтобы вы нас услышали. Мы не против того, чтобы в ряде случаев в результате применения этого энергопакета отдельные государства получали дешевле газ – да пожалуйста! Конечно, мы заинтересованы в том, чтобы наш газ сто́ил столько, сколько мы считаем, он сто́ит исходя из существующих правил. Но если возникают какие-то схемы, которые позволяют минимизировать затраты – пожалуйста! Мы тоже следим за трендами, которые существуют на энергорынке, за новыми идеями, поэтому мы не можем требовать от Евросоюза отказа от третьего энергопакета, но мы всё-таки обращаемся с настоятельной рекомендацией к нашим партнёрам обратить внимание на наши аргументы. Потому что если некоторые позиции мы подправим, включая, допустим, поставки по территории стран Евросоюза, включая возможности участия наших компаний и создание холдингов, вертикально интегрированных компаний так называемых, причём не в ущерб интересам отдельных потребителей, – нам кажется, это будет гораздо справедливее и это снимет наши опасения в смысле долгосрочного сотрудничества. А мы-то заинтересованы в долгосрочном сотрудничестве с Евросоюзом, сотрудничестве, которое рассчитано на десятилетия.

Мы же понимаем с вами, что, конечно, можно сколько угодно ругать углеводороды и с точки зрения экологии, и с точки зрения того, что это не самый современный вид энергии. Но что есть ещё? Атомная энергия не во всех странах используется, хотя мы за. Водородное топливо – дай бог нам дожить до того времени, когда мы увидим первую станцию, работающую на водородном топливе. Альтернативы-то нет пока на ближайшие 30–50 лет, так давайте тогда просто вести себя взаимовежливо.

Вопрос: Каков будет ваш аргумент, если эти вопросы будут затронуты уже в контексте ВТО?

Д.Медведев: Я вас не очень понимаю. Имеется в виду наше участие в ВТО? Что вы имели в виду?

Вопрос: Вы, как мне показалось, сказали, что Европейский союз пытается либерализировать рынок, и вы пытаетесь использовать международные принципы закона, для того чтобы обеспечить соблюдение ваших интересов в рамках ВТО. Можете ли Вы ответить на этот вопрос?

Д.Медведев: Нет никаких противоречий между нашим присоединением к ВТО и попытками либерализовать торговые режимы, бороться, например, с протекционизмом, с перекосами во взаимной торговле. Потому что есть всё-таки особенности рынка, в том числе, например, особенности газового рынка, которые невозможно не учитывать. Мы не можем применять, допустим, универсальные схемы ко всем энергетическим форматам сотрудничества. Если вернуться к газу, существуют одни правила торговли трубным газом. Нас всё время упрекают (у «Газпрома», например, возник этот спор) по поводу того, как определяется формула цены на газ. Вообще-то эту формулу создали много лет назад голландцы, и она на протяжении 30 лет не вызывала ни у кого никаких сомнений, а сейчас говорят, что это «Газпром» всё изобрел, это тайное оружие русских, для того чтобы последние соки вытягивать из бедных европейцев. Всегда работали по этой формуле все страны.

Совершенно другие правила торговли, допустим, LNG (сжиженный природный газ), там свой рынок, он тоже развивается. На очереди, видимо, формулирование каких-то подходов к сланцевому газу. Мы пока не видим там особых перспектив для нас, но тем не менее какие-то, видимо, правила будут возникать, тем более что этот продукт весьма сложный. Он, с одной стороны, помогает отдельным государствам, с другой стороны, там есть свои экологические проблемы, поэтому единой модели быть не может.

Вопрос: Ожидаете ли Вы каких-то революционных изменений в газовом секторе? Вы не боитесь, что эти изменения, в частности сланцевый газ, несут определённую угрозу для российского рынка и российских интересов?

Д.Медведев: Технология извлечения сланцевого газа методом гидроразрыва – что-то подобное нужно было придумать, для того чтобы сама Россия думала о том, что будет дальше. Поэтому считать, что это вселенская катастрофа, после которой у России закончатся деньги от экспорта, я считаю неправильным и потому, что мы сами должны работать над улучшением структуры нашего экспорта и думать не только о поставках углеводородов (но это уже наша проблема, мы должны просто экономику менять), и потому, что пока сланцевый газ – это довольно сложная, спорная тема. Мы не знаем, что в конце концов получится. Что бы там ни говорили, но пока всё-таки цена его добычи весьма высока и несопоставима с добычей газа из месторождений. Но я допускаю, что технологии будут меняться, главное – чтобы в результате этих технологий мы не испортили матушку-природу, потому что всё-таки риски, которые существуют, весьма высоки. Все, кто хоть немножко погружался в эту технологию добычи путём вот этого гидроразрыва так называемого, понимают, что в какой-то момент это может просто создать ситуацию, когда будет отравлена экология на большой территории. Дай бог, чтобы мы этого избегли, конечно, – все страны, которые этим занимаются, и американцы, например, те же самые. Просто очевидно, что эта технология гораздо сложнее и опаснее, чем что-то другое, и нужно думать о том, чтобы она не нанесла вреда природе.

Точно так же, как мы обязаны совершенствовать, например, ядерные технологии применительно к развитию атомной энергетики. Случай с «Фукусимой» показал, что вроде мы всем этим управляем (я имею в виду мировое сообщество), но отдельные технологические решения недостаточны, и все начали шевелиться, все начали проверять свои атомные станции. Я считаю, что это, несмотря на трагизм самой аварии, в целом имело положительное, оздоравливающее значение для атомной энергетики в мире.

Вопрос: Сравнивая АЭС и технологии извлечения сланцевого газа, – разные ли последствия могут быть от применения таких технологий?

Д.Медведев: Я не считаю себя специалистом по технологиям газодобычи, хотя восемь лет был председателем совета директоров «Газпрома». Я лишь говорю, что это всё равно езда в неведомое. Мы уже много-много лет добываем газ из месторождений таких, а сланцевый газ – это всё-таки нечто новое, и там довольно сложные методы. Я не хочу сказать, что это столь же опасно, например, может быть, как авария на атомной станции. Но это тем не менее достаточно сложная технология. И нам нужно просто всем разобраться, что она несёт. Чтобы вы понимали: это не ради того, чтобы сказать, что Россия против этого. Значит, вот только трубный газ, который мы добываем, – это и есть путь к счастью, а всё остальное вредит нашим экономическим интересам, поэтому мы будем этому сопротивляться. Нет, конечно, прогресс не остановить.

Вопрос: Если будет резкое падение цен на нефть и газ, справится ли ваша экономика с такой ситуацией? Вот первый вопрос, который я хотел бы задать.

Д.Медведев: Конечно, мы не заинтересованы в том, чтобы это было rapidly, чтобы это было лавинообразно, потому что любые экстремально низкие и экстремально высокие цены на энергоносители одинаково плохи для мировой экономики и для нашей экономики. Потому что, когда они низкие, понятно, нет развития, когда они высокие – то же самое в конечном счёте происходит. Мы считаем, что нынешняя ситуация с ценами плюс-минус отражает баланс, сформировавшийся на рынке, и способна обслужить развитие мировой экономики в целом и помогает нам в целом тоже справляться с этими задачами. Но, конечно, быстрое снижение цен для нашей экономики весьма и весьма проблематично. Это показал опыт 2008 года и обнажил слабые стороны нашей экономики, о чём мы должны откровенно говорить, собственно, все это понимают. Но не только нашей – вообще экономик, которые зависят от поставок сырья, они, конечно, сильно пострадали. Экспортоориентированные экономики – с ними происходили проблемы, поэтому мы должны менять структуру экспорта и мы должны заниматься внутренним спросом, с тем чтобы международные события не в такой всё-таки степени отражались на наших интересах.

Вопрос: Хотел бы немного отойти от таких сложных технических дискуссий и перейти к политическим вопросам. Европейский союз и Россия планируют осуществить ряд проектов, у которых нет окончательного срока реализации. Это переговоры о новом базовом соглашении между Россией и государствами–членами Европейского союза. Какова причина отсрочки реализации этих проектов? Видите ли Вы какую-нибудь возможность выхода из такого тупика?

Д.Медведев: Мне нравится идея партнёрства для модернизации и по сути, и потому, что я в какой-то момент вместе с господином Баррозу эту идею озвучил. Я напомню: она возникла, по-моему, в 2009 году, когда был саммит «Россия–Евросоюз» в Стокгольме, а потом через некоторое время она была формализована, и мы заключили довольно большое количество соглашений и меморандумов с европейскими странами о партнёрстве для модернизации. Считаю ли я, что это партнёрство не состоялось? Нет, конечно, не считаю, потому что мы работаем и работаем довольно активно. Но я напомню, что у нас три направления, собственно, работы.

Первое направление – это участие в технологической модернизации по разным направлениям: связь, космос, промышленность, в общем всё, что интересно нам, и всё, что может быть интересно нашим партнёрам, энергоэффективность, кстати, та же самая, где у европейцев очень хороший опыт и где у нас есть большие проблемы.

Второе направление – это партнёрство в различных социальных проектах, что мне кажется тоже вполне разумным и интересным, когда речь идёт особенно о крупных гуманитарных проектах.

Ну и, наконец, третье направление партнёрства – это партнёрство профессиональных сообществ, это партнёрство тех, кто работает в университетах, специалистов, то есть это межчеловеческие, скажем, связи. Здесь тоже в общем и целом я считаю, что у нас есть неплохие достижения: за последние годы бóльшее количество наших студентов и преподавателей стало выезжать, для того чтобы учиться в европейских университетах. Что для нас очень важно – гораздо большее количество европейской профессуры стало приезжать в Российскую Федерацию именно потому, что мы начали выделять на это деньги, выдавать гранты, для того чтобы приезжали учёные и преподаватели и преподавали у нас.

Так что, мне кажется, что в целом эта идея состоялась, но она, конечно, не идеальна, эта ситуация. В ряде случаев, может быть, и наши партнёры чем-то недовольны, и нам кажется, что нет развития. Но я в любом случае буду стараться и завтра эту тему обсуждать. Мне кажется, что это тот позитив, скажем прямо, который мы наработали за последние несколько лет, от него отказываться нельзя.

Вопрос: От вопросов Кипра, энергоэффективности, визовых вопросов… Думаете ли Вы, что можно было выработать более гладкую, линейную процедуру принятия решений во взаимодействии между Россией и Европейским союзом?

Д.Медведев: Я начал наш разговор с такой, наверное, резкой критики в адрес некоторых решений, но я, конечно, прекрасно понимаю, насколько трудно нашим европейским партнёрам сформировать единую позицию. Я неоднократно на эту тему говорил с коллегами – и с господином Ван Ромпеем, и с господином Баррозу, и с другими еврокомиссарами, и с лидерами государств, конечно, входящих в Евросоюз. 27, да, у вас государств? Это реально очень сложный процесс – достичь каких-то решений, особенно если они касаются таких щепетильных моментов, как, например, экономическая ситуация, финансовая ситуация или безработица. Об этом думает любой руководитель любой европейской страны. Поэтому мы не недооцениваем тех сложностей, с которыми сталкивается Евросоюз. Мы желаем Евросоюзу находить адекватные, мудрые и быстрые решения всех вопросов. Мы в этом кровно заинтересованы: у нас колоссальный товарооборот с Евросоюзом. Евросоюз – наш главный партнёр, мы живём в одном европейском доме, у нас в целом одна европейская идентичность, поэтому для нас очень важно, чтобы Евросоюз быстро справлялся со своими трудностями. Как, наверное, надеюсь, и для Евросоюза важно, чтобы Россия не завязла в каких-нибудь проблемах, потому что это в конечном счёте будет мешать развитию российско-европейской интеграции, нашим отношениям.

Мы периодически, если говорить о коммуникациях, по телефону созваниваемся, говорим с нашими партнёрами. Каждую неделю практически это происходит – с отдельными еврокомиссарами, с руководством Евросоюза, Еврокомиссии. У нас много саммитов, может быть, даже иногда кажется, что слишком много, но, с другой стороны, нам это позволяет решать задачи. Недавно был саммит руководства Евросоюза на уровне Президента, главы Европейской комиссии и Президента Российской Федерации. Сейчас у нас межправительственный саммит, где участвуют Комиссия и Правительство Российской Федерации. Всё это происходит в границах двух-трёх месяцев. В июне у нас будет новый саммит Россия – Евросоюз, то есть мы каждые три месяца встречаемся. Это часто, главное – чтобы это было продуктивно.

Вопрос: Возвращаясь к конфликтным ситуациям: присоединение к ВТО, налог на утилизацию автомобилей, завышение тарифов... Как Вы реагируете на угрозы, которые поступают со стороны Европейского союза в ряде случаев?

Д.Медведев: Мы внимательно реагируем на все вопросы, которые поступают со стороны Европейского союза. Мы же партнёры, а не непримиримые конкуренты. Конечно, мы будем обсуждать все вопросы, которые ставят наши европейские коллеги, и на этой встрече глав правительств, которая будет, включая те, которые вы назвали, – и тарифные вопросы, если они волнуют наших коллег, наших друзей, и вопросы так называемого утилизационного сбора, который мы, естественно, не рассматриваем как меру по борьбе с конкурентами, а считаем что это всё-таки решение вынужденное, связанное с необходимостью улучшить общую экологическую ситуацию. Но мы слышим и ваши аргументы и, конечно, будем принимать решения под влиянием разных факторов, включая, естественно, и перспективы нашей работы, нашего сотрудничества с Евросоюзом и наших обязательств в рамках Всемирной торговой организации, которые мы на себя приняли. По этим вопросам сейчас формулируется наш подход, и мы его в ближайшее время тоже предъявим.

Вопрос: Дмитрий Анатольевич, я хотела задать ещё вопрос по Украине. Вы сказали, что формула «три плюс один» для вас неприемлема. Поле этого премьер Азаров сказал, что Украина думает над статусом наблюдателя с правом совещательного голоса. Такой вариант участия Украины в деятельности Таможенного союза приемлем ли? И насколько справедливы слова Азарова о том, что при таком статусе Украина сможет влиять на решения внутри Таможенного союза?

Д.Медведев: Ответ простой. Мы, конечно, рады будем видеть Украину. И сейчас мы формируем как раз подходы к членству в Таможенном союзе и в Евразийском экономическом союзе, там будет полноценное членство и статус наблюдателя, скорее всего, так, как это и в других международных интеграционных объединениях.

По поводу того, может ли наблюдатель влиять на какие-то процессы, –конечно, нет. Он же наблюдатель. Мы будем очень уважительно относиться к его позиции, естественно, её анализировать, но наблюдатель не участвует в голосовании, и у наблюдателя нет никаких специфических прав, которые есть у участников Евразийского экономического союза или же, например, участников Европейского союза. Там тоже есть всякие различные институты – ассоциированные, неассоциированные, – но в голосовании эти институты не принимают участия, и в конечном счёте влияние их на ключевые, судьбоносные решения крайне незначительно. Поэтому каждая страна для себя должна понять, что ей важно, потому что обычно статус наблюдателя проистекает из двух соображений: либо просто, что называется, нюхать воздух и понимать, что происходит. В этом нет ничего обидного, но тогда и никаких преимуществ не будет. А второе – это, конечно, просто первая стадия присоединения к какому-то интеграционному объединению. Но если это в таком ключе рассматривается – то пожалуйста. Но тогда мы должны ещё раз нашим украинским друзьям сказать, что, до тех пор, пока они не присоединятся целиком, – не по формуле «три плюс один», а целиком – на них не будут распространяться все возможности и привилегии Таможенного союза. Они для нас будут посторонней стороной. 

Вопрос: Президент Путин заявил об увеличении расходов на военный сектор экономики с целью модернизировать экономику России. Каковы же угрозы, с которыми, возможно, впоследствии вы будете бороться, нарастив военную мощь?

Д.Медведев: Хотел бы отвести это от Президента Путина, потому что решение о наращивании военного сектора ещё я принимал как Президент. Это правда. Я наращивал всё это, так что основной милитарист – я, и я спорил с некоторыми членами Правительства по этому поводу, они выражали своё несогласие. Одного из них мне даже пришлось в какой-то момент отправить в отставку, потому что он сказал, что не согласен с некоторыми расходами. Но, если говорить прямо и просто, мы же понимаем, что такое военный сектор в любой стране, а тем более в такой стране, как Российская Федерация, которая является огромной страной, ядерной державой. Это не просто повод нарастить какие-то мускулы военные, а это, по сути, шаг к модернизации самой экономики. Я сегодня выступал на мероприятии, посвящённом развитию нашего оборонно-промышленного комплекса. Во всём мире – в России, в Соединённых Штатах Америки, в Великобритании, да где угодно – так называемая оборонка, оборонно-промышленный комплекс всегда подталкивал развитие самых современных технологий. У нас с вами есть реактивные самолёты, космическая связь и всеми горячо любимый интернет только потому, что когда-то это придумали военные для своих военных целей, но потом это оказалось очень полезным для всей экономики. Поэтому, развивая оборонно-промышленный комплекс, мы, конечно, развиваем экономику в целом. Плюс, если говорить прямо, у нас были очень тяжёлые 1990-е годы, мы просто отстали, у нас старое вооружение, нам нужно его поменять. Мы же нормальная большая страна, поэтому сейчас стоит задача – поменять вооружение к 2020 году на 70%, мы должны это сделать. Все это проводят, и мы это делаем. Мы этого не делали в 1990-е годы, сейчас нужно восполнить этот пробел.

Поэтому я здесь не вижу никакого противоречия с модернизацией экономики. Другое дело, что здесь не должно быть перекосов и необходимо обязательно направлять деньги и в другие сектора. Но здесь на что я хотел бы обратить внимание: во всём мире всё-таки оборонно-промышленный сектор так или иначе связан с государством. В Соединённых Штатах он связан меньше, хотя тоже связан, в других странах – больше. Поэтому государство всегда бóльшее количество денег из национального бюджета направляет по статье «национальная оборона» и по статье, связанной с перевооружением, скажем так, а значительная часть других экономических проектов идёт за счёт частного партнёрства, за счёт частных инвестиций. Поэтому мне кажется, что мы никакой баланс пока не сломали.

И самое последнее: очень важно, чтобы эти деньги расходовались эффективно. И это задача государства, это задача контрольных структур, задача Правительства – следить за тем, чтобы эти деньги шли на реальные программы, чтобы они расходовались в соответствии с теми установками, которые мы сами себе поставили.

Вопрос: Я хотел бы спросить, господин Премьер-министр, об одном российском регионе, очень специфическом – это Калининградская область. Он со всех сторон, кроме моря, окружён Европейским союзом. Европейский союз, конечно, очень заинтересован, чтобы этот регион развивался динамично. Скажите, пожалуйста, про энергетику. Правда ли, что с вашими коллегами в Евросоюзе обсуждается возможная интеграция энергетической системы Калининграда, линий передач? Возможна интеграция в систему ENTSO-E, то есть европейскую?

Д.Медведев: Мне кажется, что, если бы мы дошли до такой степени интегрированности наших энергетических систем и экономик, это было бы очень хорошо для России, для Европейских стран, потому что проблема энергодефицитов, она есть, она есть у нас в отдельных территориях, она есть в некоторых европейских территориях. И в принципе мы готовы обсуждать с нашими европейскими партнёрами и вопросы ликвидации локальных энергодефицитов, включая поставку нашей электроэнергии в европейские страны. Мне кажется, это было бы неплохо.

Вопрос: И отношения России и ЕС. Есть одна тема, которая связана со многими противоречиями – это права человека, демократия. Есть ли дефицит прав человека и демократического управления в России? Если да, то как его решать?

Д.Медведев: На этот вопрос очень трудно отвечать коротко, но я попробую более или менее коротко ответить. Упрёки мы самые разные слышим. Какие-то упрёки, на мой взгляд, абсолютно несправедливы и даже обидны для нашей страны, какие-то упрёки, наверное, частично справедливы – мы же не идеальны, мы где-то ошибаемся, когда принимаем те или иные решения, и вынуждены потом их корректировать.

Вопрос в фундаментальных моментах. Мы исходим из того, что с точки зрения наших подходов к развитию политической системы – защита прав и свобод человека, основных конституционных свобод – мы ничем не отличаемся от европейских стран. Мы не видим для себя никакого отдельного, специального пути демократии, которая основана на каких-то особых подходах России. Мы считаем, что демократия – это в целом вполне универсальная вещь. Но демократия и конституционный порядок, политическая система – это тоже правда – в каждой стране носят национальный характер. Даже в странах, которые имеют общую историю, совместную, совмещённую историю, переживали разные периоды, всё равно есть специфика в конституционном устройстве, в форме правления (будь то президентская республика или парламентская республика), в политической системе – имею в виду наличие тех или иных политических партий, специфику их образования, их участия в политической жизни и так далее. Нюансы есть у всех.

С чем связаны, может быть, наши нюансы? Всё-таки что бы там ни говорили, но Россия прожила очень трудный ХХ век. Да, некоторые государства, допустим, восточноевропейские, тоже очень трудный век прожили, да и вообще весь мир, конечно, прожил непростое столетие. Но всё-таки степень их интегрированности, скажем, в такие тоталитарные схемы управления, была существенно меньшей, чем в Российской Федерации. И весь советский период, что там скрывать, у нас не было никакой демократии, а это много лет. А если ещё обратить свой взор на дореволюционную жизнь, там тоже по понятным причинам был абсолютизм и никакой демократии не было. Была революция, была борьба за современное политическое устройство, но никакой демократии не было.

Это означает только одно – мы делаем только самые первые шаги, развивая свою политическую систему, развивая институты демократии в нашей стране, и нас нельзя судить по гамбургскому счёту, с самых высоких позиций. Давайте так: если, например, пройдёт 100 лет и будут какие-то проблемы, значит, тогда, наверное, что-то не так происходило эти годы. Но я всегда об этом говорил и сейчас говорю: нашим демократическим институтам всего по 20 лет. При понимании того, что до этого даже традиций многих не было. И в этом специфика Российского государства. И это нельзя не учитывать.

В этом плане я хотел бы, чтобы мои европейские коллеги, друзья и партнёры эти аргументы тоже от нас слышали. Но мы, кстати, никогда не закрываемся от конструктивной критики. На что-то способны и спокойно реагировать. Я всегда слышал и слышу то, что мне говорят партнёры по Евросоюзу. Например, судебная система – очевидно, что нам ещё многое надо выстроить в судебной системе, и в этом плане то, как работают судебные структуры в европейских странах, для нас очень интересный опыт. Нечего стесняться: некоторые традиции и подходы, правовые и политические традиции нужно воспринимать.

Вопрос: Технический вопрос. Есть российский гражданин Жерар Депардье, и я хотел узнать Ваше отношение к нему.

Д.Медведев: Мне, как телезрителю, он казался очень талантливым актёром. Мне кажется, что он таким и остаётся, с каждым годом становится всё более и более колоритным, если взять его внешний облик. Что же касается его решения, ну это его решение было. Мне кажется, что оно было, конечно, с одной стороны, эмоциональным, с другой стороны, наверное, продуманным. Он взрослый человек и состоявшийся актёр - если он его принял, значит, на то были какие-то резоны. В любом случае в том решении, которое принимала российская сторона, в данном случае это Президент у нас предоставляет гражданство, нет никакого специального политического умысла. Ну обратился известный человек к нам, я думаю, в этой ситуации нам было трудно ему отказать. Я надеюсь, что у него будет насыщенная жизнь в различных местах и территориях Российской Федерации.

Я единственное, что бы сказал, но это уже не к Депардье относится, конечно, у него всё нормально, я бы всё-таки рекомендовал некоторым нашим губернаторам аккуратнее дарить квартиры, потому что у нас большая очередь на жильё, люди далеко не всегда могут воспользоваться ипотекой, и когда не самые бедные люди получают в дар квартиру, это, конечно, вызывает социальное напряжение, хотя я понимаю желание сделать приятное известному человеку.

Вопрос: Дмитрий Анатольевич, сегодня Президент внёс кандидатуру Набиуллиной на пост главы Центробанка. Вы уже сказали, что рассчитываете на тесное сотрудничество в случае её избрания на этот пост, а каких-то изменений в политике Центробанка Вы ждёте?

Д.Медведев: Вы знаете, мы действительно с Президентом консультировались по поводу оптимальной фигуры, которая могла бы сменить господина Игнатьева (С.Игнатьев – председатель Центрального банка России). Он опытный человек, но уже по закону не может претендовать на эту должность. И вот результат этих консультаций. Мне кажется, это хорошая, абсолютно правильная кандидатура, потому что Эльвира Набиуллина – опытный человек. Она была министром, она работала и работает помощником Президента по экономике. И у неё хороший опыт, что мне кажется важным.

Знаете, председатель Центрального банка – кстати, теперь возвращаюсь к теме Кипра – это человек, который должен не только понимать, как выглядят нормативы резервирования или в чём состоят второй и третий базельский пакет, а это человек, который должен иметь широкое макроэкономическое мышление, чтобы его решения не привели к разбалансировке ситуации.

Что же касается общих подходов, – я говорил с Эльвирой Сахипзадовной, с Сергеем Михайловичем Игнатьевым – конечно, базовые подходы не должны меняться. Хотя бы потому, что мы за последние годы прошли очень-очень серьёзный путь. В целом наша финансовая система в последние годы, во всяком случае пока Банк возглавлял Игнатьев, продемонстрировала свою устойчивость. Даже в период глобального финансового кризиса нам удалось достаточно быстро привести её в нормальное чувство, и в этом заслуга Сергея Михайловича Игнатьева и, наверное, тех людей, которые имели отношение к принятию этих решений. Зачем же отказываться от проверенных подходов?

Вопрос: Могли бы Вы сказать с точки зрения юриста, а не Премьер-министра, я имею в виду вопрос, связанный с рухнувшим самолётом под Смоленском…

Д.Медведев: Вы знаете, мне всё-таки представляется, что несмотря на трудности межгосударственного диалога между Россией и Польшей, несмотря на сложные страницы истории и трагические события совсем недавнего времени, включая гибель Президента Качиньского и большого количества польских должностных лиц, нам удалось, если хотите, создать некую новую рамку отношений. Мне на самом деле отчасти приятно, что я к этому причастен. И тот визит, который был у меня, и другие встречи с руководителями Польши позволили откровенно и по-новому взглянуть на многие проблемы. Да, мы не обо всём договорились, но у нас в целом развивается экономическое сотрудничество, у нас идёт политический диалог, в общем и целом всё абсолютно нормально. И если мы и дальше так себя будем вести, то мы, мне кажется, можем в какой-то момент констатировать, что былые проблемы в наших отношениях исчезли и у нас всё нормально. Во всяком случае мы на это очень рассчитываем – и Правительство Российской Федерации, как, конечно, и Президент, который у нас по Конституции определяет международную политику, будут для этого всё делать.