Выступление А.Л.Кудрина: 

Уважаемые друзья! Для меня большая честь выступить сегодня на этой конференции. Тем более рад, что она посвящена памяти Егора Гайдара. Он внес неоценимый вклад в развитие России, российской демократии, науки. Как-то недавно я говорил о том, что, когда учился в аспирантуре в Институте экономики Академии Наук, читал его первые статьи в журнале «Коммунист». Одна из них называлась «Нулевой цикл», кто помнит. Тогда в журнале «Коммунист» была системно дана критика модели советской экономики, тогда это существенно перестроило умы очень многих. Возможно, и мы тогда на многое стали смотреть иначе. Я думаю, что с того момента мы перешли рубеж новых исканий и идей в развитии российской экономики. Но и дальше, уже позднее, во время его работы в Правительстве и после Правительства - в одном из ведущих институтов - Институте экономики переходного периода, сказался талант Егора, и очень жаль, что его сейчас с нами нет.

Сегодня тема нашей панели - бюджет нового десятилетия. Это очень ответственно, но и необычно, с учетом того, что, в отличие от всех предыдущих дискуссий, мы говорим в особое время, в период кризиса, который очень четко разделил два десятилетия. Десятилетие с 2000 по 2009 год - десятилетие успешное, с профицитным бюджетом. Десятилетие, в том числе, развития. Когда Россия имела очень высокие темпы экономического роста, приближающиеся к тренду удвоения ВВП. Чуть-чуть не дотянули до удвоения.

Может быть, не за 10 лет, но за 11 лет, при средних темпах, которые мы видели в 2000-х годах, мы бы получили удвоение ВВП. Это немало, но как выяснилось, это было другое удвоение, которое сейчас очень трудно сохранить. Мы видим много вызовов и рисков, которые перед нами стоят.

Сегодня очень важно оценить те уроки и сделать новые выводы. Безусловно, продолжается мировой кризис, он еще не завершился, он преподнесет нам новые сюрпризы: я не пугаю! Они сейчас локально возникают, будь-то Дубаи, Греция, или ситуация в отдельных крупных банках. Ночью по нашему времени Обама объявил о новых инициативах из-за необходимости определить судьбу крупнейших банков, потому что в момент начала кризиса получалось, что банки были такими большими, что их нельзя было банкротить. И только первый случай - Leman Brothers - послужил спусковым крючком для всего кризиса, и администрация США делала все возможное, чтобы следующих таких случаев не допустить.

Должен сказать, что и наша администрация пыталась удержать и крупнейшие банки, и средние банки, снизить нервозность, которая была на рынках. Напомню, что у нас в октябре - ноябре 2008 года население помесячно вынимало вкладов в банках до 300-400 миллиардов рублей сразу. Это, конечно, был существенный тест на устойчивость, и, конечно, только благодаря таким активным действиям Центрального банка и Правительства, нам удавалось удержать ситуацию под контролем. Мы понимали, что уроки, будь-то Великой депрессии - если можно так говорить, сопоставлять эти два кризиса, - будь-то уроки российские, 1998 года кризиса, показывали, что сохранение банковской системы является важнейшим фактором дальнейшего развития и более быстрого выхода из кризиса.

Безусловно, в 98 году был целый ряд специфических факторов выхода из кризиса, но сейчас нам будет сложнее. И то, что нам удалось удержать в этот раз финансовую систему в целом, это позитивно. Но не надо забывать о том, что все проблемы финансового сектора не решены. Мы понимаем, что на балансах банков существуют серьезные проблемные активы, они скорее еще не проявились в полном объеме. Это будет зависеть от того, насколько реальный сектор, который, как правило, брал кредиты в сфере услуг, сумеет за ближайший год-два встать на ноги. И начать возвращать эти кредиты, потому что мы еще не знаем, насколько успешно будет складываться тренд развития. Наш основной прогноз, достаточно консервативный, говорит о том, что при цене на нефть в 65 долларов в этом году мы выйдем на рост около 3%. Это подтверждают некоторые, включая крупные западные, институты, международные финансовые институты, но, конечно, вызовов очень много и неопределенность очень высокая. Поэтому мы должны понимать, что как в мире, так и в России, возможно, предстоит сценарий медленного, болезненного выхода из кризиса.

По нашим прогнозам на докризисный уровень ВВП мы выйдем в 2012 году. Это такой умеренно-оптимистичный прогноз. Тем не менее, скажу о некоторых итогах десятилетия, чтобы потом перейти к предложениям по ближайшему десятилетию.

Главный, наверное, вывод, который все называют, и который уже набил оскомину, - то, что мы не диверсифицировались за этот период. Почему? Вообще-то во всех наших программах - от первой, 2000 года, когда пришло новое Правительство, была такая очень мощная команда, экономическая тоже, во всех программах было написано, что нужно диверсифицироваться. И многие меры к этому были направлены: на дерегулирование производства, повышение конкурентоспособности, снижение таможенных барьеров. Весь спектр мер был очень правильно прописан.

Помню 2000 год, май, когда я пришел министром финансов и начинал планировать свой первый бюджет начала того десятилетия. Цена на нефть тогда планировалась исходя из того, что за предыдущие десять лет в среднем она фактически составила 18,5 долларов за баррель. И нам казалось, что нужно где-то рассчитывать, что она такая и будет, ну, может быть, 20, а 23 - это уже очень много и это счастье, это такое ресурсное благополучие страны.

Тогда мы ориентировали достаточно умеренно наши расходы. Но прогноз расходов, тем не менее, аппетиты всегда были большими. Такой консолидации во власти и в парламенте еще не было. Было четыре ключевых фракции, которые составляли большинство. Но тогда они еще между собой даже не могли найти всех точек решения. И помню, первый бюджет 2001 года принимался в первом чтении по основным параметрам с перевесом в два-три голоса. При этом фракция Явлинского тогда проголосовала наполовину численно за этот бюджет, и это решило исход голосования. А коммунисты впервые тогда не проголосовали за этот бюджет в полном составе. Это было первое знаковое голосование нового десятилетия.

Но затем нефть пошла уверенно вверх и достигла высоты примерно 95 долларов в 2008 году, предыдущий год, 2007, она была около 70 долларов, то есть это достаточно высокие цены. Такие цены в предыдущий раз - чтоб было выше 70 долларов - встречались в 1983 году, то есть за 26 лет до этого в последний раз. Тем не менее, мы жили в таких успешных условиях, и я хочу сказать, что с 2000 по 2010 год расходы федерального бюджета в реальном выражении выросли в 2,3 раза. Мы больше чем удвоили объем расходов, а по сути, закупок, услуг, зарплаты, тоже, в том числе, в реальном выражении в среднем.

Это было десятилетие такого достаточно успешного развития. Почему же у нас не было диверсификации? Часто меня упрекают в том, что мы неправильно использовали эти вот ресурсы, их не направили на правильные отрасли, не создали те отрасли экономики, которые должны были расширить структуру производства. Предполагая, что эти ресурсы было бы правильно туда направить. А мы выбрали путь сбережения, и уже в 2003 году у нас был так называемый Резервный фонд внутри бюджета. Потом мы создали с 2004 года Стабилизационный фонд, а затем с 2008 года это был уже Резервный и Фонд Национального благосостояния, и создали новую модель не нефтегазового баланса бюджета.

В чем роль этого решения? Накапливать. Потому что главным вызовом диверсификации было, если бы мы стали эти деньги тратить, то, что очень быстро и еще сильнее укреплялась бы национальная валюта. И мы бы с вами не 24 рубля за доллар имели в середине 2008 года. Скорее всего это было бы 20, а может быть, и меньше. То есть мы бы укрепили чрезмерно наш рубль. При этом мы его укрепили и так в общем чрезмерно - мы поставили рекорд в "Большой двадцатке" по укреплению своей национальной валюты. Как бьет такое укрепление по промышленности - известно. Известны принципы «голландской болезни». Поэтому мы полностью, в общем, шли в этом направлении, и дискуссия внутри Правительства шла по поводу того, чтобы удерживать все-таки расходы. Не допускать проциклических расходов бюджета, когда и так цены высокие. Когда хорошее предложение денег, когда предложение денег на рынке росло до 50% в год, а прирост кредитов доходил до 30-40% в год. В то время как в среднем денежное предложение в странах Евросоюза растет в год на 10-14%, а в Китае, в период самого высокого темпа роста, денежное предложение росло до 19-20%.

Прирост кредитов, в среднем, в Евросоюзе на уровне 10% примерно. Во Франции до 14% дорастал, в момент начала кризиса в 2007 году упал до 9%. В Китае прирост кредитов был на уровне 20%, не больше 15-20%. Мы дошли по приросту кредитов до 50%. И где эти кредиты, почему мы не подняли наши основные сектора экономики? Они шли в те сектора, которые давали окупаемость при той ставке кредита, которая стояла тогда на рынке. Это до 15% на три года. Те, кто мог взять эти кредиты, те сектора и брали. Это было строительство, торговля, некоторые отрасли промышленности, больше всего работающие с населением. И в 2007 году наибольший прирост кредитов был в сфере недвижимости - 80% покупали землю, недвижимость, считая, что это еще вырастет, что такой приток спроса, такой спрос будет поддерживаться очень долго, и покупали еще недвижимость. Поэтому вот как распределялись эти ресурсы, поскольку мы, кроме того, что укрепляли, еще и не могли справиться с высокой инфляцией, что тоже было причиной такого предложения денег и высоких расходов бюджета. И так эти ресурсы. Какую бы отрасль мы ни избрали для инвестирования, мы бы имели эффект укрепления рубля и эффект, скорее всего, сохраняющейся инфляции. А это запирало с точки зрения макроэкономических условий нормальное развитие базовых отраслей.

Мы, к сожалению, при таком ресурсном благополучии не смогли справиться с удержанием нормальных устойчивых параметров макроэкономики, удобных для развития базовых отраслей. И, в том числе, развития инноваций. И если мы не создадим в ближайшие годы такие условия: стабильную и низкую ставку кредита, долгосрочные деньги, то, скорее всего, тогда у нас будут некоторые сложности. Напомню, что сейчас бюджет на 2010, 2011, 2012 год при прогнозе цены 65-70 долларов сверстан с дефицитом до 6,8% в этом году, 4% в следующем году и 3% в 2012 году. То есть в 2012 году при цене в 70 долларов за баррель мы будем иметь дефицит 3%. Много это или мало? Притом, что 70 долларов, как я говорил, была цена в самые удачные годы. А средняя за это десятилетие цена на нефть, если с 2000 по 2009 год включительно считать, была 48,8 долларов за баррель марки Юралс. Вот новый максимальный уровень цены, который сложился за последнее десятилетие, когда мы имели самые, казалось бы, благоприятные условия развития и внешние условия.

Позволю себе повторить ту сентенцию, которая напугала очень многих. Когда я сказал, что для России в это десятилетие сложилось три уникальных фактора. Первое. Цена на нефть впервые в истории ее наблюдений непрерывно росла каждый год 8 лет подряд. Такого не было никогда раньше. Второе. Она росла до очень высокой планки, которая не повторялась в истории - 95 долларов в реальных ценах в сопоставлении со всеми предыдущими периодами наблюдения. И третье. Россия после большого падения добычи в 90-е годы увеличивала с 2000 по 2004 в некоторые годы до 10% прирост ее добычи. Такого прироста, скорее всего, в ближайшие годы больше не будет. Это был уникальный период. Мы «ловили» на нескольких факторах особые успехи. Поэтому я и сказал как-то, что эти 3 фактора вместе не сложатся, может быть, в 10 лет ближайших. А, может быть, ни в 20, ни в 50 лет. После моего выступления профильные издания экономические написали, что Кудрин предсказал, что внешние экономические условия не сложатся в ближайшие 50 лет такими же. Более «неэкономические» газеты написали, что Кудрин предсказал, что экономические условия, такие как были, не сложатся. А левые газеты написали, что Кудрин предсказал 50 лет кризиса.

Мы прошли уникальный период. И вряд ли будем иметь среднюю цену на нефть в ближайшие 10 лет 70 долларов. Это зависит еще, конечно, от целого ряда обстоятельств, но, я думаю, хотя представительства, в том числе, денежные власти, Федеральная резервная система, Европейский центральный банк, предпринимают энергичные меры, однако, полагаю, нас еще потрясет. Но такого пузыря на рынке, в том числе, сырьевых товаров и финансовых инструментов, складываться больше не будет. Надеюсь, что благодаря координации действий правительств в дальнейшем удастся избежать безответственных шагов и надувания пузырей на мировых рынках, в том числе, и на рынке сырьевых товаров.

Цена на нефть в 70 долларов, которую мы спланировали на 2012 год, довольно высока по сравнению с той, которая может оказаться средней за предстоящие 10 лет. 3% дефицита при максимально высокой цене, которую мы можем ожидать, это все-таки высокий дефицит. Считаю, что нам в ближайшие годы после 2012 года нужно прийти к дефициту не больше 1% при цене 60 долларов за баррель. Вот при 60 долларах за баррель дефицит не больше 1% - это оптимистичный прогноз.

Но это десятилетие будет ознаменовано еще одним важным фактором, о котором я много говорил. При объеме добычи нефти, который у нас в ближайшие годы будет расти незначительно, 1-2%, не больше, прирост ВВП будет его опережать и составлять, может быть, 3%, может быть, 5%. Тогда доля нефтегазового сектора в ВВП сократится примерно с 25% в ближайшее десятилетие до примерно 14%, а, может быть, и больше процентов. Нефтегазовый сектор станет меньше как доля в ВВП. Это будет как бы такая почти неизбежная диверсификация. И доходы от этого сектора упадут тоже существенно в составе бюджета в отношении к ВВП. И в этой связи только по экспортным пошлинам при цене на нефть около 60 долларов мы к концу десятилетия будем терять в среднем в год по 2,5% доходов ВВП. По НДПИ примерно 2,5% будем терять и еще по экспортной пошлине где-то 1-1,2%. То есть суммарно до 3,5-4% доходы федерального бюджета будут терять в среднем в год, их будет меньше, чем в среднем за предыдущее десятилетие. А за предыдущее десятилетие расходы бюджета увеличились в 2,3 раза в реальном выражении. В то же время только за 3 предстоящих года - 2010, 2011, 2012-й - при нынешнем прогнозе цен и макроэкономики мы в реальном выражении уменьшим расходы примерно на 20 и больше процентов. Мы будем снижать расходы в реальном выражении уже в ближайшие 3 года. Основные параметры бюджета в номинальном выражении даже сокращаются в ближайшие 3 года. Мы наращиваем дефицит в этом году, когда повышаем пенсии, сохраняется дефицит 6,8%. В следующем году вводятся платежи для зачисления в Пенсионный фонд, ОМС и Соцстрах, что уменьшает трансферт Пенсионного фонда на дефицит примерно на 1,5-2%. Таким образом, мы уменьшаем дефицит до 4% и у нас нет возможности увеличить расходы. Нам надо будет их сокращать в связи с тем, что у нас сохраняется высокий дефицит. Так вот, в течение 10 ближайших лет в реальном выражении мы, скорее всего, по объему расходов останемся на нынешнем уровне. Этот уровень будет в реальном выражении, то есть в реальном выражении не вырастет, а есть даже риски, что может и уменьшится. Поэтому мы будем иметь совершенно другую ситуацию по расширению наших программ, программ финансирования. Тогда на первый план выходит задача повышения эффективности от того объема средств, который мы уже имеем. Есть большая проблема справиться с расходными аппетитами, которые еще существуют. Ведь когда цена на нефть с 40 долларов в начале прошлого года дошла к концу 2009 года до 80 долларов, то настроение, связанное с тем, что следующее десятилетие будет абсолютно таким же, как и предыдущие, и что можно планировать расходы, не думая об эффективности, вернулось в одночасье. И, хочу сказать, вернулось не только у некоторых членов Правительства, прежде всего, у тех, кто является лоббистами, заказчиками соответствующих программ. А это не соответствует реалиям. Поэтому мы выдвигаем сейчас идею программы повышения эффективности по всем направлениям, включая структурные реформы. И времени для раздумий нет. Уже эта весна и подготовка бюджета следующей трехлетки с 2011 по 2013 должна включать элементы повышения эффективности расходов, отдачи каждого рубля. Эти направления мы объявим в ближайшие 2 недели. Состоится заседание рабочей группы по эффективности государственных расходов, которую возглавляют два вице-премьера - Сергей Семенович Собянин и я. Затем в течение двух месяцев мы постараемся завершить подготовку такой программы уже в окончательном виде. Она будет рассчитана на 1,5-2 года реального воплощения, чтобы привести аппетиты в более адекватный вид. И это неизбежно.

Борьба будет серьезная, легко не будет. Особенно Министерству финансов. В общем, это одна из интриг ближайшего времени. Соответственно, она будет отвечать и на вопрос, обеспечим ли мы стабильность в экономике? Взаимодействие Правительства с Центральным банком, вопрос о том, кто больше денег в экономику вливает - Центральный банк или Правительство через свои расходы проциклического характера, или все-таки Правительство будет очень умеренным - это вопрос, который будет влиять на макроэкономику. Думаю, что сами условия сложатся такими, что у Правительства не будет таких возможностей увеличивать расходы бюджета. Как в 2009 году на 30% или как в 2008 на 25% в номинальном выражении. Это, конечно, беспрецедентное повышение. И в этой связи, наверное, ситуация будет более благополучной с точки зрения макроэкономики и реального сектора, процентных ставок на рынке.

Говорю об этом, хотя я представлял бюджет каждый год. Но это всегда был компромисс, достигнутый Правительством и Парламентом, с ведущей партией по ключевым параметрам. Нам казалось, что ситуация более безоблачная, но кризис показал, что выводы, которые мы делали, предостережения, которые мы делали, они оказались реальными.

Не мог себе представить, даже когда мы создавали Стабилизационный фонд, затем Резервный фонд, Фонд национального благосостояния, что когда я говорил, что нам Стабилизационного фонда хватит на три года в случае падения цен, я не представлял, что это так реально. Трудно проверить более серьезно, чем сегодня, наши оценки. Но вот сейчас нам всего Стабилизационного фонда хватит на 3 года. И эти 3 года - это годы, когда мы можем удержать социальные обязательства, зарплаты, пенсии. Мы можем выполнять многие программы в несколько скорректированном виде. Нам это дает возможность обеспечить нормальное благосостояние граждан, создать какие-то антикризисные инструменты. И в то же время начать перестраиваться полностью к новому десятилетию, к десятилетию новых, других возможностей.

И все-таки, как же проводить диверсификацию и модернизацию, о которой очень много говорится? Как сделать так, чтобы все слова, о которых сейчас и вчера говорилось на этих заседаниях, снова не стали словами, как это было про диверсификацию во всех предыдущих программах Правительства? Тут требуется несколько структурных мер, прежде всего, в области поддержки модернизации экономики, поддержки инноваций.

Модернизация в широком смысле, как модернизация институтов и модернизация экономики, включая, я повторяю, институты экономики, сама по себе важна и будет осуществляться. Но если говорить о том, как стать конкурентоспособными, кроме структуры экономики, где у нас завышение промышленного сектора и сельского хозяйства и есть необходимость увеличения доли сферы услуг, современных методов проектирования, логистики и так далее. Эти сферы изменят структуру, и это само по себе является важнейшим фактором всей модернизации. Мы должны создать систему, когда во всех сферах - от промышленности до услуг - будут внедряться инновации. Когда это будет выгодно, когда не административные усилия будут являться фактором победы в конкурентной борьбе, а инновации. И, прежде всего, это конкуренция и равные условия на рынке. Это еще целый пласт условий, который необходимо создать, и которые пока не созданы. Нужен план создания инновационной экономики, создания технологических карт, создания новых венчурных фондов, создания и улучшения качества работы старых институтов. А у нас не так уж мало создано институтов инноваций. У нас 110 технопарков в России сейчас, больше 100 центров-трансферов, 50 государственных научных центров, больше 120 инкубаторов. У нас есть Российский венчурный фонд, есть региональные венчурные фонды. Я сейчас не говорю про Ростехнологии, которые должны были бы быть первым проводником технологий. У них даже есть неплохая база, с точки зрения производства, в оборонном секторе. Есть конструкторские бюро, опыт серьезных достижений, прежде всего, в области вооружений. Есть Роснано, есть Банк Развития. Фонд жилищно-коммунального хозяйства тоже должен стать центром спроса на инновации, потому что нужно внедрять не старые технологии в жилищном строительстве, а новые. И спрос на строительство, на реконструкцию мог бы генерироваться всеми этими структурами. Институтов у нас немало, но у нас сегодня отсутствует их эффективность. Мы по объему финансирования науки, НИОКР как государство находимся в первой десятке стран. А по частному финансированию НИОКР мы где-то очень далеко. Мы не создали стимула для частного сектора и не смогли создать совместных институтов частно-государственного, партнерства. Это, наверное, известные факты, но внимание к эффективности работы этих институтов, которые уже созданы и которые частично капитализированы, очень важно. Могу вам сказать, например, фонд Бортника, так называемый, известный, который внедряет, который считается одним из ведущих, он на первом этапе - там трехлетняя программа - отбирает до 1700 предложений. На второй год это уже совместные НИОКРы с частным бизнесом. А на третий год остается в десятки раз меньше программ. Третий год - создание малого предприятия в области инноваций - это примерно 30-40 компаний. Может, это и неплохо. А Российский венчурный фонд за 3 года создал несколько проектов, но большая часть денег даже не была востребована, потому что качество проектов оказалось невысоким. И Венчурный фонд значительную часть своих средств уже третий год размещает на депозитах в банках. Не потому, что они хотят зарабатывать на этом, а потому, что проекты не выдерживают требований. Но, повторяю, очень много институтов нужно улучшать, качество работ. При этом государство все-таки должно стать крупнейшим потребителем и стимулировать инновации. Поэтому сейчас мы поставили задачу повысить долю закупаемой продукции по госзакупкам, увеличить долю новой продукции, инновационной продукции. Это тоже должно касаться наших институтов развития. Допустим, Банк развития должен сосредоточиться на инновационных проектах и поддержке инновационных программ. Фонд ЖКХ, повторю, тоже имеет такую возможность, Фонд Роснано занимается этим. Ростехнологии, думаю, тоже перестроятся, надеюсь.

Все институты государства должны подключиться к этой программе, которая, в конечном счете, должна привести к тому, что те предприятия, которые создают инновации, первыми бы получили заказ. Кстати, одно из исследований я недавно смотрел. Там про то, что перед кризисом, при расширении такого государственного финансирования, такого спроса на не инновационную, а в целом продукцию, конкурентное давление на предприятие уменьшилось. Есть спрос на обычную продукцию, и, соответственно, стимулы к инновациям стали падать. Больше 50% предприятий в 2009 году уменьшили инновационную деятельность. Только 10% увеличили. Это грустная статистика. Ведь только стимулируя новые подходы повышения производительности труда, мы сможем поддержать темпы снижения себестоимости, увеличить конкурентоспособность, создать новые товары. Вторая сторона - это развитие частного сектора. В ней заключен ответ на еще один вопрос - а где взять деньги для модернизации, потому что это капиталоемкая затея? Откуда эти ресурсы возьмутся? Высокие цены на нефть, или приток краткосрочного капитала, как это было до кризиса, которые были ключевыми факторами инвестиций в Россию, думаю, закончились. Теперь надо делать упор на развитие внутреннего финансового рынка, создание благоприятных условий для сбережений, прежде всего населения. Сбережений, которые бы создали необходимую пассивную базу наших финансовых институтов, необходимые условия для абсолютной уверенности банков в стабильности, в том, что Правительство обеспечит в ближайшие годы стабильные условия. И тогда можно кредиты выдавать на 3-5 лет, а, может, и на 7, со временем. И возможности этого рынка нужно будет увеличивать каждый год. Каждый год нам нужно будет следить за тем, чтобы ставка кредитования снижалась, а кредиты с каждым годом становились все больше и больше. Вот перед кризисом у нас постепенно росли кредиты более 3-х лет. Во время кризиса они выросли очень быстро. Примерно на полтора триллиона рублей сразу во время кризиса кредиты из краткосрочных перешли в долгосрочные. По другой, естественно, причине. По причине того, что они не могли быть возвращены и их продлили. Но мы должны отслеживать те реальные условия, которые будут удобны финансовым институтам, и тогда наш финансовый рынок должен предложить условия по кредитованию российской экономики не хуже, чем внешний рынок. Такая тяжелая институциональная, макроэкономическая и монетарная задача стоит сейчас перед властями.

В этом смысле я возвращаюсь к роли нефти в нашей экономике. Она сыграла плачевную роль до кризиса, и Правительство не удержалось от того, чтобы расходовать эти средства. Их нельзя было расходовать в таком объеме. И в ближайшее десятилетие выше 60 долларов за баррель мы не должны тратить. Это максимум, что мы можем себе позволить. При этом дефицит не должен быть больше 1%. Если мы как Правительство будем вносить другие предложения, вот мое мнение, это значит, мы не справляемся со своими задачами.

И, завершая свое выступление, хотел бы сказать, что недавно я выступал здесь, в Академии народного хозяйства, перед студентами. И задал один из вопросов о том, как правильно было бы строить нашу экономическую политику, или как бы мы хотели жить, и кто-то из студентов сказал - «Мы хотим как в Норвегии». Действительно, Норвегия имеет очень высокий уровень жизни, это нефтяная страна. У них один из самых высоких уровней жизни и ВВП на душу населения. Но Норвегия отличается тем, что она, будучи нефтяной державой, не тратит ни одного доллара, заработанного на нефти. Все 100% налогов от добычи нефти накапливаются в нефтяном норвежском фонде. А тратятся только доходы от инвестирования этих средств в мировую экономику.

Конечно, мы не сможем такие параметры взять. Но можем видеть действия такой небольшой страны, которая понимает, что она для своей экономики добывает слишком много нефти, чтобы позволить себе тратить все средства от ее добычи. Это же создаст ситуацию "голландской болезни" и сделает экономику Норвегии неэффективной. Чтобы этого избежать, они не тратят ни одного доллара доходов от нефти, получаемых государством. Повторяю, это не наш, скорее всего, путь, но нам нужно быть очень умеренным в этом. Вот такие, думаю, непростые у нас вызовы для нашего бюджета в ближайшее десятилетие.

Спасибо.